Зачем анафемой грозите вы России?

А. С. Пушкин

 
Говорят в лицо нам: все песни спеты,
все стихи написаны — говорят,
и тревожно спят на Руси поэты
под покровом слов с головы до пят.
 
 
Но, примерив хищный прищур Батыев,
раскормив кричащее вороньё,
целый день горит и дымится Киев
и бросает камни в окно моё.
 
 
На камнях — раздавленная калина,
или это кровь — посмотри скорей!
Напиши о Харькове мне, Ирина,
о Славянске мне расскажи, Андрей.
 
 
И о том, как нынче живёт Одесса,
как грозят огнём Украине всей,
знаю я — напишет стихи Олеся,
Станислав откликнется, Алексей.
 
 
Облака над миром — как стадо овнов,
и отару пастырь пасёт свою,
и встают стихи, словно в море волны,
как солдаты, в общем идут строю.
 
 
Пусть сердцам тщедушным и малодушным
угрожает пулей грядущий хам,
нам нельзя молчать, потому что Пушкин
отвечает новым клеветникам.
 

   Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится, праведный да творит правду еще, и святый освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его.

Откр., 22, 11-12

1.

 
…и крики, и мольбы, и стоны бесполезны:
свершились времена и вышел зверь из бездны:
в Одессе крик и плач — и пламя рвётся ввысь…
А чёрный дым ползёт по обгоревшим трупам,
и ангел над землёй кричит в огромный рупор:
«Остановись, народ! Народ, остановись!»
 

2.

 
Да, я боюсь толпы, страшусь её оскала:
я слышала уже, как чернь рукоплескала,
приветствуя убийц, крича: «Распни, распни!»
Но Божий гнев уже созрел в огромных чашах…
Да будет эта кровь на вас и детях ваших,
на вас, кого уже нельзя назвать людьми.
 

3.

 
Горит вокруг земля, горит небесный купол,
Донецк и Краматорск, Славянск и Мариуполь —
запомним эти дни и павших имена…
Неправедный ещё творит свою неправду,
но кровь невинных жертв к нам приближает Жатву,
и как нам в мире жить, когда кругом — война?
 

4.

 
А Ирод ищет — как с Пилатом породниться:
даёт убийцам власть великая блудница —
Европа, навсегда предавшая Христа.
…И в Чёрном море кровь, и кровь в Днепре великом…
Но ангел просиял своим нездешним ликом,
чтоб мы сквозь дым и гарь узрели знак Креста.
 

   Этери Басария

   На Страшном судищи без оглагольников обличаюся, без свидетелей осуждаюся, книги бо совестные разгибаются, и дела сокровенные открываются…

(Из тропаря по третьей кафизме)

 
Надев златотканую ризу, сидит безутешная мать
и хочет волшебную рыбу для мёртвого сына поймать.
 
 
Вокруг неё — травы и воды, и годы страданий и бед,
а в ней — времена и народы, и праведной совести свет.
 
 
В руках она держит корзину, в корзине — иголка и нить…
Я знаю — убитого сына боится она хоронить.
 
 
И кто её сына помянет там, где громоздятся гробы?
и как её мальчик восстанет при звуке последней трубы?
 
 
Но — чудо! Возможность спасенья душа прозревает на миг,
и чает она воскресенья при чтении совестных книг.
 
 
И призрак последней разлуки не манит её, не зовёт,
и к матери плачущей в руки волшебная рыба плывёт.
 

   И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор…

Откр., 6, 15

1.

 
Я думала — они исчезли навсегда,
уехав — кто в Москву, кто в новую столицу,
кто в Прагу, кто в Париж, кто — в Геную, кто в Ниццу,
в иные времена, в иные города,
уехали навек, в пространстве растворились,
как мёртвые в земле, как в кружке пива — соль,
и вдруг вернулись все, и все разговорились,
и горечью своей со мною поделились,
и радостью, в которой скрыта боль.
 

2.

 
А я и не ждала, что жизнь внезапно треснет,
как зеркало в углу, в пыли и темноте,
что прошлое умрёт и, умерев, воскреснет,
и сердце закипит, как чайник на плите.
Но как теперь мне жить? Вернулся целый мир,
увы — моя душа вместить его не в силах:
кто был когда-то мил, тот стал убог и сир,
и все его слова в просторных спят могилах —
они отпеты мной и мною прощены,
и руки мертвецов как звуки скрещены.
 

3.

 
Мне снится по ночам один и тот же сон:
семь ангелов стоят, облечены в виссон,
семь ангелов стоят, в руках сжимая чаши,
а на земле дрожат тела и души наши.
И никого уже, окликнув, не вернёшь,
и ревность не убьёшь, и не исправишь ложь,
и зависть, как змею, на сердце не раздавишь…
Но вдруг могучий Бах рукой коснётся клавиш,
и ты, обняв меня, вдруг целый мир поймёшь
и Бога милосердного восславишь.
 

   …и потекла кровь из точила даже до узд конских…

Откр., 14, 20

 
Я там, за Волгою, вдалеке,
сквозь солнечный вижу гнёт,
как Ангел с острым серпом в руке
людскую пшеницу жнёт.
 
 
Под ярким солнцем горят серпы,
на лезвиях — кровь и пот,
и в чистом поле стоят снопы,
и каждый из них — народ.
 
 
И каждый — в лучшей своей поре,
и лечь под серпами рад…
Созрели на Карачун-горе
и смоквы, и виноград.
 
 
Срезает Ангел за гроздью гроздь,
лавиной идёт огонь.
Спаситель распят, и новый гвоздь
вбивают в его ладонь.
 
 
Настиг нас, грешников, час такой,
такая пришла пора,
что горе, льющееся рекой,
блестит, как вода Днепра.
 

   Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром

Откр., 22, 17

 
На пятой неделе по Пасхе
земля сожжена, как сухарь…
И вновь пастухи и подпаски
отправятся в город Сихарь.
 
 
Там каждый — изгой, инородец:
тот — старый, и тот — молодой,
но есть там чудесный колодец,
наполненный чистой водой.
 
 
Плывут облака, как охрана,
и, солнечным ядом язвим,
паломник развалины храма
узрит на горе Горизим.
 
 
В одежде из света и мрака,
как вход в неземные миры,
там вечно отец Исаака
стоит на вершине горы.
 
 
Но с чувством тоски и опаски
(так зрит на убийцу овца)
глядят пастухи и подпаски
на сына, на храм, на отца.
 
 
Но вдруг их невидящим взглядам
иной открывается вид:
с какою-то женщиной рядом
какой-то Прохожий стоит…