Автобус

 
    ВАЛЕРИЙ ГАПЕЕВ
   АВТОБУС
   Почти быль
   Женщину старухой нельзя было назвать, однако от внимательного взгля­да не ускользало, что ей за семьдесят — увядшее морщинистое лицо, седые, совсем белые волосы. Одета она была просто и аккуратно. Так выглядят сель­ские учительницы-пенсионерки: интеллигентность, которую не стерли годы непростой деревенской жизни, когда надо и ученические тетради проверить, и корову подоить, и ужин для мужа-тракториста приготовить. Так думал Антось об этой худенькой женщине, подходя к автобусу.
   Женщина придерживала одной рукой инвалидную коляску, в которой сидел мальчик лет десяти. «Сейчас попросит помощи», — подумал Антось и решил, что ждать этой просьбы не будет — сам предложит.
   — Добрый день. Помочь? — остановился он рядом с женщиной.
   — И вам добрый, — смутившись, ответила женщина. — Если вас не затруднит, помогите. Сереженька не тяжелый, у нас 12-е и 13-е места... Давайте я сумку вашу подержу.
   — Ну, иди ко мне, Сергей, — Антось передал свою небольшую сумку, где лежали диски с рукописями да бутылка минералки, женщине, протянул руки.
   Мальчик, во весь рот улыбаясь, подался навстречу.
   Салон был почти пуст: парень и девушка сидели в самом конце, дородная женщина со своим спутником — в самом начале. Полная, неуклюжая, она занимала почти два кресла, и мужчина, сидевший с ней рядом, был буквально прижат ее телом к окну.
   Антось посадил мальчика в кресло.
   — Здесь будешь или у окна?
   — У окна. я сам, — весело отозвался мальчик и, не ожидая помощи, перетащил свое тело на другое кресло, потом перебросил дальше свои непод­вижные ноги.
   Антось вышел из салона, забрал у женщины свою сумку. Закурил.
   — Это внучек мой, — словно каясь в каком-то грехе, тихо сказала жен­щина. — Дочки моей. Родовая травма. Кто там виноват и в чем — Бог им судья. Умным растет, так хорошо рисовать научился. А теперь вот в Минске выставка его картин, в Духовном центре.
   Антось промолчал в ответ — нечего было сказать. Женщина тоже замолчала.
   Пассажиры постепенно заполняли автобус. Пришел и водитель.
   В это время к автобусу стремительно подкатило авто, открылась передняя дверца и невысокий мужчина, с большим животом, одетый в строгий деловой костюм, с галстуком, вылез из машины.
   — Подождите! — кивнул он к водителю — просьба больше походила на приказ — и таким же непререкаемым тоном бросил в салон автомобиля: — Заберешь меня в восемь вечера, и чтобы без опозданий.
   — Ну что вы, Игнат Вадимович, я только тещу отвезу — и сразу в Минск.
   — Смотри у меня.
   Водитель автобуса глазами пересчитал пассажиров, глянул в свою бумаж­ку — все совпадало. Автобус тронулся с места.
   Антось отбросил спинку кресла назад — там не было пассажира, только женщина сидела по соседству.
   — Вам не будет мешать? — спросил Антось.
   — Что? — быстро переспросила женщина, в такой степени занятая свои­ми мыслями, что не только по глазам — по лицу было видно, что она чем-то очень обеспокоена: поджатые губы, сморщенный лоб. — А, нет, я здесь буду сидеть, — ответила вдруг со злостью, будто Антось пытался приволокнуться за ней, задавая простой вопрос.
   Пожалуй, женщина и была привлекательной прежде, но не теперь — лицо ее исказила застарелая тоска, глаза болезненно блестели. Некрасивое лицо, блеклое. И почему-то даже враждебное.
   Антось устроился получше, закрыл глаза. О, как он ждал этой минуты после бессонной ночи! Казалось, вот только закроет глаза — и уснет, про­валится в темное, такое желанное забытье. Но не получилось: перед глазами возникла клавиатура компьютера.
   Автобус покачивался, останавливался на сфетофорах, дергался. Сон не шел к Антосю, плохо становилось от пляшущих в глазах букв.
   «Переработался», — мысленно отметил Антось, поднял спинку, стал смо­треть в окно. Автобус, оставив позади городок, помчался по трассе.
   Шесть часов, всего шесть часов — и дело будет сделано. Да не одно, а целых два! Два — серьезных и таких нужных. Вот они, здесь — в сумке на двух дис­ках: его повесть «Разрушение невозведенных храмов» и детектив «Последняя ставка Серого». Детектив — это занятие литературного раба. А повесть — это творчество, его самое значительное произведение на сегодняшний день.
   Антось обдумывал, вынашивал свою повесть несколько лет. Она рож­далась мучительно, в сомнениях и отчаянии. И записывал ее Антось только тогда, когда словно со стороны кто-то толкал его и требовал: садись, пиши. Были сомнения — одолеет ли, охватывало отчаяние — а нужна ли она кому- нибудь, кроме автора и редакции? Что он один со своей, пусть себе и высоко­художественной повестью, может сделать, что может переиначить, кого заста­вить задуматься? Но нельзя не писать, если можешь писать. Это для Антося было правилом, можно сказать, законом. Нельзя изменить мир, разрушая. Надо создавать. Это тоже закон. Высший закон.
   И повесть удалась. И сам он чувствовал это, когда перечитывал написан­ное, и в редакции журнала, куда отдавал отрывок для ознакомления, сказали сразу: «Закончишь — привози».
   Только редактор знал о повести. Алена, жена, знала о другом — о детек­тиве, который ее муж пишет за деньги какому-то неизвестному издателю. Этот детектив выйдет совсем под другим именем. Антось получит то, на что рассчитывал: полтора доллара за страницу текста. Он написал 300 стра­ниц — получит 450 долларов. Это были реальные деньги. Их так не хвата­ет. Сколько могут заработать вместе учитель литературы и учительница начальных классов в райцентровской школе, не имея и пяти лет стажа?..
   За окном проплывали перелески, поля, плавно покачивался автобус. Дремота постепенно все же овладела телом и разумом, и так приятно было в нее погру­жаться, отдаваться ее воле. Так хорошо ехать, так спокойно на душе, когда дело сделано, когда последняя ночь над рукописью стала временем удивительного душевного подъема, когда звучала музыка в душе и она, музыка, подсказывала, что и где исправить в тексте, время от времени стихая или умолкая вовсе.
   — Здравствуйте! Александр? Это Валентина. Да, я буду через пять часов. Конечно, флешку с ключами я везу с собой. А скажите, курс остался преж­ним, да? Хорошо. Да-да, мне именно наличность нужна. Как мы и догова­ривались. Я понимаю, что 20 тысяч для вас — сумма немалая. Отлично, как только буду в Минске, я вам еще раз позвоню.
   Голос женщины за спиной был возбужденным, резким, неприятным. «Черт, из-за этих коммерсантов не поспишь», — недовольно подумал Антось. Поди ж ты: он зарабатывал эти 450 долларов, сочиняя по ночам, недосыпая так, что круги под глазами не сходили неделями, а этой и 20 тысяч долларов — только «сумма немалая». Сонливость пропала, будто и не было. «Однако ж, ты смотри, как маскируются: такими деньгами ворочать — и на автобусе ездить, да и одета совсем скромно. А впрочем, ну их к черту.» — незлобливо подумал Антось.
   Первая остановка.
   — Пять минут, не разбегайтесь, — предупредил всех водитель, направля­ясь к зданию автокассы — небольшой бетонной коробке желто-серого цвета.
   Тот самый деловой пузан отошел в сторону, начал звонить кому-то, гром­ко говорил, срываясь на крик. Набирал номера, один за другим, не здороваясь, отрывисто задавал вопросы. И только последний телефонный звонок преоб­разил толстяка — его словно подменили. Можно подумать, набранный номер был особым кодом перевоплощения. Мужчина заговорил не просто вежли­во — льстиво, тихо:
   — Николай Степанович? Приветствую вас. Да-да, как договорились, все на месте, с собой, с собой. Нет, ну что вы, какое авто — еду на автобусе, я ж понимаю. Нет-нет, все аккуратно.
   Антось мысленно чертыхнулся — ишь ты, и здесь какие-то коммерческие секреты. И неужели этому вот толстяку нужна будет его повесть о духовном возрождении белорусов? Или той женщине, которой 20 тысяч наличными требуются?
   .За окном вдруг потемнело — на небо наползала туча. Антось посмо­трел вперед — зрелище было впечатляющее: дорога уходила в гору и там сливалась с темно-фиолетовым, разъяренным небом.
   Не успели достичь вершины горы, как дождь не просто полил, а сплош­ной волной накрыл автобус. Водитель сбавил скорость, а пассажиры вжима­лись в кресла при виде каждой молнии и при каждом ударе грома. Только подъехали к высоковольтной линии, нависшей над шоссе, шарахнуло так, что водитель испуганно нажал на тормоза, автобус завихлял.
   И сразу после этого оглушительного удара наступила тишина — дождь прекратился. Небо мгновенно прояснилось. Туча осталась где-то позади, будто была резко ограничена пространством.
   — Заикой стать можно, — прозвучал голос девушки. — Да не держи меня так, синяки останутся, — высвободилась она из объятий парня.
   Вздохнули с облегчением и остальные пассажиры. Мальчик-инвалид стал снова смотреть в окно. Дородная женщина вытащила из-под ног сумку и принялась разворачивать разные кульки, совала в руки своего соседа хлеб, огурец, помидор и половину куриного бедрышка. Такой же набор оказался и у нее в руках.
   — Ешь, не кривляйся! — велела она мужчине, как ребенку, а его лицо не выражало никаких чувств — только покорность в тусклых глазах и при­вычка со всем соглашаться. Он особо и не прекословил, но, возможно, такое выражение лица подсказывало женщине, что ее муж (ну, ясное дело — муж) не хотел есть.
   По-настоящему мучительно исказилось лишь лицо парня, сидевшего напротив Антося, через проход. Последний раскат грома разбудил его, он с надеждой потянулся было к бутылке с пивом, засунутой в сетчатый карман переднего сиденья, достал ее, ощутил порожнюю легкость и со злостью швырнул рядом с собой на сиденье.
   Огляделся по сторонам, встретился взглядом с Антосем.
   — Когда остановимся? Горит все.
   — Минут через тридцать, — подсказал Антось и добавил, чтобы утешить парня: — Там станция большая, буфет есть.
   — У-у-у, — простонал парень и, закрыв глаза, откинул голову.
   Прошло минут двадцать.
   — Что-то никак до Рудаков не доедем, — слегка волнуясь, сама себе ска­зала бабушка, сидевшая рядом с мальчиком-инвалидом.
   Тот неотрывно смотрел в окно и вдруг громко сказал:
   — Сейчас нас обгонит белый мерседес, а навстречу будет двигаться синий МАЗ с синим прицепом!
   Многие пассажиры от нечего делать повернули головы сначала к мальчи­ку, потом — к окнам.
   Мимо автобуса беззвучно проплыл белый мерседес, потом с шумом про­мелькнул синий МАЗ с большим прицепом.
   — Э-е-е, — повернулся к пассажирам худощавый с реденькими волоси­ками молодой человек, на коленях которого лежал включенный ноутбук. — Мимо этого поворота мы проезжали! Черт. Сейчас справа будет березка со сломанной верхушкой!
   Березка мелькнула за окнами.
   — Мы же проезжали здесь!
   — Что такое? — раздался уверенный голос, которому хотелось подчи­ниться и ответить на вопрос, хоть ты ничего и не обязан отвечать. — Что за. выкрутасы у нас на трассе?
   Это тот самый деловитый толстяк привстал в своем кресле. Он обращался к водителю, но определенно готов был искать виновного и среди пассажиров.
   Ему никто не успел ответить, потому что сразу же послышался испуганный крик дебелой тетки, которая недавно старательно обгладывала куриные кости:
   — А-а-а!
   Она визжала как-то очень тонко, противно было слышать этот писк и видеть, кому он принадлежит. Ответом ей была вопросительная, пронизанная очевидным страхом, тишина в салоне. Не растерялся только самоуверенный пузан:
   — Чего вы кричите? Что за причина?
   — Курица. Вот. — женщина подняла высоко вверх пакет с половиной жареной курицы.
   — И что в ней страшного? — уже грозно переспросил мужчина.
   — Так мы ж ее съели! А она — вот. Как и была.
   — Что вы городите? Если съели, то откуда ей быть? Может, вы по пять кур берете с собой.
   — Я одну брала, — пробормотала женщина. — И мы ее съели пятнадцать минут назад.
   Воцарилась растерянная тишина — очевидно, тот, кому была не безразлич­на эта тетка с ее половиной курицы, старался уяснить, о чем говорит толстуха.
   — Водитель! — пузан недолго думая нашел того, кто должен отвечать за все в автобусе, и подался вперед. — По расписанию мы должны уже уезжать из Рудаков. Чего мы ездим взад-вперед!
   — А я откуда знаю? — раздраженно ответил водитель. — Вы только сейчас заметили, а я уже трижды один участок проезжаю. Никуда ведь не сворачиваю.
   Повисло молчание. Недоуменное, с легким налетом страха.
   — Есть! — неожиданно раздался победный крик худощавого с ноутбуком.
   — Что есть? — стремительно повернулся деловой мужчина к нему.
   — Только что время на мониторе перескочило на десять минут назад. Я смотрю — мы едем там, где были как раз десять минут назад.
   — Это как? — слегка оторопел мужчина. — Как это — время прыгает? Что за глупость? Чего ему перескакивать?
   — Я думаю, последний удар грома пришелся на линию передач, возникло мощное электромагнитное поле, и мы попали в воронку пространства-време­ни, которая как раз образовалась. И вертимся в ней.
   — Что за сказки. — тоном прокурора начал пузатый, но умолк с откры­тым ртом. Наверно, потому, что иного объяснения никто и придумать не мог. Некоторое время в салоне все молчали, переваривая услышанное.
   — Если бы мы в воронке были, то начали бы разговор с самого нача­ла, — нарушил молчание Антось, которому такое объяснение показалось неправдоподобным. — Чушь какая-то.
   — Не обязательно, — возразил ноутбушник. — Поле воздействует на физическую мертвую материю. Вот, время перескочило, курица «воскрес­ла».
   — И бензин уже сколько времени на месте, — поддержал водитель. — И спидометр не двигается.
   — Так. Спокойно, надо разобраться! — распорядился деловой человек, хоть никто и не собирался нарушать покой в салоне, и распоряжение это он отдал, вероятно, от собственной растерянности, чтобы успокоиться.
   — Это суд Божий! Час наш пробил! — раздался громкий, уверенный голос откуда-то из середины салона, а потом поднялась женщина в пестром платке. — Суд будет, над всеми суд.
   — Сядьте, не пугайте людей!
   Этот категорический приказ, произнесенный спокойным, властным голо­сом, отдала женщина лет пятидесяти, одетая в строгий костюм. Она под­нялась с места, вышла в проход, и Антось почувствовал некоторое облегче­ние — фигура женщины, ее лицо излучали уверенность и покой.
   — От того, что мы будем кричать и пугать друг друга, лучше никому не станет, — строго произнесла женщина. — Говорю вам это как врач. Молодой человек, что вы говорили о закольцованном поле?
   — Я уже говорил. Думаю, пространство-время вокруг нас свернулось в кольцо. Мы возвращаемся каким-то образом назад. И мобильники не работа­ют, мой так точно.
   — И что будет дальше?
   — Не знаю. Что-то должно произойти. Как-то кончиться.
   Волнение в салоне немного улеглось. Пока никакой угрозы не было. Но каждая дорога рано или поздно кончается — в этом был уверен каждый пассажир. За одним действием или явлением следуют другие, у последствий бывают причины, а последствия становятся источником новых причин. И в том, что цепочка времени прервалась, никто пока не видел особой угрозы.
   Но прошло полчаса, и однообразие картин за окнами стало угнетать.
   — А мы не опоздаем в Минск? Мы приедем вовремя? — обратилась к Антосю нервозная женщина сзади. В ее голосе звучал нескрываемый страх.
   «Ишь, волнуется из-за денег», — подумал он, а вслух ответил:
   — Надеюсь, приедем. Мне сегодня тоже опаздывать нельзя. И обязатель­но надо приехать.
   И вдруг шальная мысль пронзила мозг: а если им предстоит вот так ехать и ехать, долго, бесконечно — и никогда не приехать? Антось внимательно смотрел на пассажиров и видел, что такие же сомнения постепенно овладевали всеми остальными, потому что лица мрачнели, явственно проступало беспокойство.
   Надо было попытаться что-то сделать. все равно что.
   — Все ничего, однако стоит подумать и о нашей физиологии, — заговорил деловой мужчина, и чувствовалось, что этого голоса ждут все, ждут просто любого уверенного голоса и какого-то действия — салон сразу оживился.
   — Вы про «девочки налево, мальчики — направо»? — осторожно пошу­тил кто-то.
   — И об этом тоже, — серьезно заметил мужчина. — Я предлагаю прямо сейчас остановиться. Открыть дверь, выйти.
   Несмотря на то, что в этих словах не было ничего необычного, многие пассажиры едва ли не одновременно повернулись к окнам. Там было то же небо, и солнце то же. А вот все остальное? Твердая ли земля? Можно ли дышать воздухом? И хоть сомнения казались смехотворными, однако же они были. Почему бы воздуху не сделаться стеклянным и застывшим, если само время свернулось кольцом?
   — Но останавливаться постепенно! Очень осторожно, — предупредил мужчина с ноутбуком. — Мы не знаем, какая там физика поля.
   — А что может случиться? — тревожно спросил кто-то.
   — Не знаю, — честно признался молодой человек. — Мы попали в коле­со времени и движемся. Может, мы здесь только потому, что двигаемся.
   — Ну, тогда я буду притормаживать потихоньку, — принял решение водитель.
   Автобус замедлял ход плавно, почти незаметно. Все медленнее и медлен­нее двигались мимо автобуса придорожные кусты.
   — Светится! Стенка прозрачная! — раздался удивленный крик мальчика- инвалида.
   Восклицания, которые мгновенно заполнили салон после этого крика, полнились разом и ужасом, и удивлением, и восторгом.
   И было от чего: сквозь стенки автобуса, его пол стала видна серая лента бегущей дороги.
   — Газуй! Скорость давай! — закричал мужчина в костюме водителю, а тот уже и сам жал на газ, и мотор взвыл, рванул вперед автобус.
   — Господи, что ж это будет, Господи, спаси, останови это, — бормотала позади Антося нервная женщина.
   Несколько минут прошло в полной растерянности от известия, что авто­бусу нельзя останавливаться. Антось почувствовал, как сознание съежилось от страха — делалось дурно при мысли, что автобусу никогда не остановить­ся. Он стал смотреть в окно, будто там можно было увидеть подсказку.
   — Что-то мы быстрей ехать стали, — заметил Антось вслух, поскольку за окном кусты и деревья мелькали очень уж быстро. — Испугали водителя.
   — Испугаешься тут, — откликнулся водитель со своего места, — когда под собой дорогу увидишь. Кстати, я дорогу видел сквозь самого себя. Кто-нибудь еще это заметил?
   — Я тоже прозрачным начал было делаться, — подал голос мальчик- инвалид. — У меня нога заболела, гляжу — а сквозь нее видится кресло, а сквозь кресло — дорога...
   — Как нога заболела, внучек? — испуганно вскрикнула его бабушка. — У тебя ж ножки парализованы, не могут они болеть.
   — Болела, — настойчиво ответил мальчик. — И теперь болит.
   Бабушка молча прикрыла рот рукой и смотрела на ноги внука, не сводя глаз.
   — А в самом деле, почему мы быстрей едем?
   — Да нет же, — нервно отозвался водитель. — Те же девяносто на спи­дометре.
   Заговорил молодой человек с ноутбуком, волнуясь, будто сам был виноват в том, что происходило:
   — Время перехода меняется. ну, раньше через каждые десять минут мы возвращались в исходную точку. А теперь. через семь. И только что — уже через шесть.
   — И при чем тут движение автобуса? — заинтересовался кто-то, не пони­мая.
   — Ну, мы же проезжаем определенное расстояние от той точки. до края кольца. За определенное время. Теперь время сократилось, а расстояние то же.
   — Так мы вскоре пролетать дорогу будем, — делано хохотнул водитель, но сразу же сделался серьезным: — Если время возвращения сокращается неумолимо, что будет, когда оно достигнет нуля?
   — Не знаю, — пожал плечами молодой человек. — Для нас время оста­новится. Но мы двигаемся. Значит, для наблюдателя со стороны приобретем световую скорость.
   — Что-то ты очень уж по-ученому. С нами что будет?
   — Так. Откуда же мне знать? Теоретически физическое тело не может иметь такую скорость. Только поле.
   — Станем полем? Что это значит? Что с нами станет? — истеричная напористость делового мужчины в строгом костюме была неожиданной для молодого человека, он испуганно вжался в кресло.
   — Не знаю.
   — Мы что, не вернемся? — отчаянно вскрикнула нервная женщина позади Антося, и сам он почувствовал противный холодок страха, заполняющий живот.
   — Чему вас только учат!..
   — Не кричите на него, — вдруг встала с места женщина в костюме, назвав­шаяся врачом. Снова она стояла посреди салона. — Мы уже приехали.
   — Куда приехали? Что значит — уже приехали? — нервничал мужчина, который, это было очевидно, чувствовал себя в западне и не видел выхода.
   — Вы разве не поняли? — женщина повернулась к нему, потом окинула взглядом людей в салоне. — Никто не понял или не хочет понимать?
   — А что здесь понимать? Время искривлено, поле какое-то. Где тут раз­берешься, — буркнул кто-то.
   — А то мы должны понять. — врач выдержала паузу, ожидая полной тишины, хотя и так все замерли.
   — Что понять? — умоляюще воскликнула женщина за спиной Антося, тоже поднимаясь со своего места. — Мне сегодня надо попасть в Минск! Надо, ясно? И я ничего больше не хочу понимать. Что я должна еще знать? — сорвалась она на крик.
   — То, что мы — там! — женщина показала рукой назад. — Мы там, остались на дороге, — сказала она спокойно, но неумолимо, так, как может говорить только врач. — Тот удар молнии убил нас всех. Мы — мертвые! И мы не можем туда вернуться, не можем остановиться. Нас уже нет.
   — Что-что? — затряс головой деловой мужчина.
   — То! Вот вам ад и рай — вот такие они. Мы — в мире мертвых. И нам всем без конца ехать. И везти бесконечно свои мечты, мысли, свою боль, свои разочарования, свои надежды. Мы не постареем, не умрем уже, дважды не умирают. Мы здесь — вечные. И вечными будут те чувства, с которыми мы сели в автобус.
   — Чушь! — выкрикнул мужчина. — Мы — есть, какие же мы мертвые?
   — Существуем не мы, а наше сознание. Оно помнит образы и создает их, — спокойно ответила женщина. — Уже сколько времени едем — кто- нибудь захотел пить? Кому-нибудь стало плохо? Наша физическая оболоч­ка — выдумка мозга.
   — Какая такая выдумка?!
   — Самая обыкновенная, — устало отмахнулась женщина. — Пощупайте у себя пульс, приложите руку к сердцу. там ничего не бьется.
   После этих слов наступила, пожалуй, самая страшная минута. Каждый мог проверить на себе.
   — Короче, склифосовские, там станция скоро? — вдруг с раздражением спросил парень, у которого окончилось пиво. — Меня жажда мучит, а вы здесь о поле о каком-то. Водитель, остановись, блин, мне до ветру надо.
   Кто-то нервно хихикнул. И это было единственным ответом парню.
   — Баб, а я на ноги встать могу!
   Этот радостный крик мальчика-инвалида встряхнул салон. На него огля­нулись — мальчик и правда стоял между кресел, слегка пригнувшись. Его бабушка рядом беззвучно плакала, гладила обеими руками его ноги.
   И те, кто не верил, — поверили. Поняли. Осознали. Хоть, ужаснувшись словам врача, так и не приложили ладони к своей груди, чтобы проверить, бьется ли сердце.
   — Так нельзя. невозможно. Нет, я не могу умереть! Я не могу! Не могу!
   Истеричная женщина с некрасивым худым лицом била сумочкой себя по коленям и кричала.
   — Мы все не можем умереть! — заметил Антось. — И я не могу. Не могу, потому что не сделал, не доделал, не смог, не успел, — отчаяние прорвалось в его голосе. — И жена осталась.
   Женщина впилась в его лицо взглядом, глаза ее, глубоко запавшие, в тем­ном полукружии теней, налились слезами.
   — У меня. У меня умирает доченька. Немецкая клиника согласилась прооперировать. Два месяца мы собирали деньги. Двадцать пять тысяч дол­ларов лежат в моем электронном кошельке. Я еду, чтобы вывести их. И не смогла, я не смогла.
   — Так. кто-нибудь выведет, — попытался успокоить женщину Антось.
   — Не сможет! Никто не сможет! — женщина опять била сумочкой себя по коленям. — Никто, кроме меня, не знает пароля. Ключи от кошельков вот, в сумочке, на флешке. Боже, за что ж ты так караешь мою донечку! Она ж не виновата ни в чем!..
   — А. муж? — осторожно спросила женщина-врач.
   — Сбежал. Сбежал наш папочка, как только диагноз поставили. Я не могу, мужчины, ну придумайте же что-нибудь! Мне нельзя забирать с собой эти деньги! Я же убиваю дочку. Ей же только семь лет, Боже! Ты слышишь или нет? Где тот твой свет, где ворота и Петр?
   — Успокойтесь, — мягко, но настойчиво сказала женщина-врач.
   — Не успокаивайте меня! — истерично закричала женщина, в отчаянии вскочила и оказалась возле мужчины с ноутбуком.
   — Ну выйдите, выйдите в Сеть, напишем письмо, я назову пароли, пере­дам ключи!
   Мужчина вздрогнул, сжался, будто ждал удара, и ответил:
   — Я могу выйти в Сеть. Но. мне ничего не удается передать. Я пишу. а данные не передаются. Как будто нас нет.
   — Нас и нет. Нас нет для мира живых, — категорично повторила свой вывод женщина-врач. — А мир мертвых не может сноситься с миром живых.
   — Ы-ы-ы-ы, — вдруг завыла толстая женщина, с ненавистью повернув­шись к своему соседу, которого недавно кормила курицей. — Из-за тебя! Недо­тепа! Вонючка! Ты даже машину не сподобился купить! Не смог научиться водить! Из-за тебя! Жизнь свою загубила, а что я видела? Хорек смердючий! Двадцать пять лет тебе отдала, а что видела? У-у-у, трутень-кровосос!
   — Из-за меня? — вдруг весело воскликнул мужчина. — Ты когда-нибудь считала меня человеком, не говоря уж о мужчине? Ты со своей мамой превра­тила меня в слугу — и ты хотела от меня чего-то, достойного человека?
   — Вот и прожил возле моей юбки! Хоть это меня утешает!
   — Ты никогда не отличалась умом, — с усмешкой продолжал мужчи­на. — Думаешь, если ты не видела во мне человека и мужчину, то и никто не видел?
   — Что-о-о? — в растерянности округлила глаза толстуха.
   — То. Все эти годы у меня была женщина. Не просто женщина — семья! Она родила мне сына, и он уже вырос. И фамилию он взял мою. И мы были счастливы.
   Толстуха хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать. Но мужчина не стал ждать, пока она сможет выдавить из себя хоть слово, встал и потребовал:
   — Пропусти! Хоть и умерли мы вместе, но после смерти я с тобой не хочу оставаться!
   И она медленно, словно во сне, поднялась, уступила. Он вышел и пересел на свободное место в последнем ряду.
   — Эх, люди. И мертвым нет покоя, — тихо промолвила врач.
   — А вы не чересчур ли спокойны? — с вызовом спросил Антось.
   — Все нормально, — тихо ответила женщина. — Я благодарю Бога, что два дня назад мама умерла у меня на руках и я ее похоронила. Дочь замужем, сын заканчивает университет. Муж — человек самостоятельный. Жаль, конечно, что они будут горевать. А так. я делала свои дела так, словно была готова умереть в любой день, — горько усмехнулась женщина.
   — Ага, слава Богу. — скептически хмыкнул Антось. — Теперь досто­верно известно о милых сказках.
   — У тебя не бьется сердце, — тихо проговорила девушка, которая сидела рядом с парнем, положив ему голову на грудь.
   Парень ласково гладил ее по плечам, смотрел за окно, где бешено крути­лась серо-зеленая рябь.
   — Ну и прекрасно, оно не заболит, мне не станет плохо, я не умру от сердечного приступа, — улыбнулся парень. — У тебя тоже не бьется — а ты меня любишь, как и любила, правда?
   — Правда, — подняла голову девушка, усмехнулась. — Значит, любовь не в сердце, а в душе? Вот ведь как — мы теперь не люди, а души, да? Мы теперь можем целоваться — и будем целоваться вечно.
   — Ага, — обрадовался парень. — Начнем?
   Антось не выдержал — отчаяние душило его. Это невозможно! Ему надо выжить, ему надо вернуться туда, хоть на минутку, хоть на миг! Он должен сказать Алене, что у него в компьютере в особой зашифрованной папке под названием «Разное» лежит его повесть — повесть его жизни. Он должен назвать ей пароль! Он должен передать детектив заказчику, получить деньги и отдать их жене, он должен попросить прощения за то, что не сумел сделать ее счастливой.
   Антось вскочил и бросился к мужчине с ноутбуком. У него почти не было надежды, путались мысли, но казалось: подойди он ближе к технике — и что- то появится, какой-то выход найдется. Вопреки ожиданиям, Антось все шел и шел, а потом, присев рядом с мужчиной, заметил, что его кресло на целый метр удалено от кресла программиста.
   — Не понимаю. — начал было Антось, показывая глазами на крес­ло. — Что произошло?
   — Ничего особенного, я думаю, — охотно ответил худощавый. — Мы уже развили достаточно большую скорость относительно неподвижного наблюдателя. Так что мы приобретаем для него форму точки. А для нас вну­три эта точка означает бесконечность. Наш автобус с каждой минутой будет становиться все больше и больше. И превратится, наконец, во вселенную. Бесконечную.
   Антось сглотнул ком в горле.
   — Слушай. Может, есть возможность что-то сделать? У меня. руко­пись. Не могу я ее с собой забрать. Она там нужна.
   — Не могу, — отрицательно покачал головой парень. — Я правду ска­зал — отсюда мы ничего не передадим. Сейчас время сжалось уже до трех минут.
   За окнами салона почти ничего нельзя было разглядеть — сплошная серо­зеленая мгла.
   Послышались шаги сзади. Антось обернулся — к ним шла женщина с некрасивым худым лицом. Она шла долго — салон стал похож на полупустой кинозал с четырьмя рядами кресел.
   — Я не могу здесь остаться! — сказала женщина, и Антось понял, что если ей сказать что-то банальное, начнется истерика.
   — Я тоже не могу, — ответил он искренне. — Никак не могу. Как и вы.
   Женщина будто ждала такого ответа именно от Антося, сделала несколько шагов вперед (хоть раньше это было совсем рядом), встала возле водителя.
   — Остановитесь и откройте дверь. Я выйду!
   Салон замер. Женщина-врач тоже прошла вперед, встала рядом с ними.
   — Какой смысл? Вы что, не поняли, что остановка — это наше полное исчезновение? Вы не видели разве, как мы растворяемся?
   — Так чего мне бояться? Чего? — закричала женшина с худым лицом. — Ведь я — мертвая! Как можно бояться еще одной смерти?! Остановите! Водитель! Мне все равно. Если есть возможность сделать хоть шаг куда- нибудь — я обязана его сделать. Я не могу умирать просто так!
   — Он не будет останавливаться! — категорически запротестовала врач. — У нас у всех — одна судьба. И примите свою как положено — как свой крест, и несите его.
   — Если смерть вот такая, то моей доченьке, как мне, как нам всем, не ехать в автобусе, ей целую вечность, бесконечно, страдать от боли, лежа под капельницей! За что же ей такая смерть? Бог наш — милосердный или палач бессердечный? Чего вы его рисовали человеколюбивым?.. Пустите меня! Водитель! Откройте дверь! Я выскочу на ходу, если вы так боитесь! Я буду бить окна! Остановитесь!
   — Разобьетесь! — донеслось из салона, и женщина нервно засмеялась над такими словами:
   — Мертвый боится разбиться! Водитель! Останавливайтесь!
   — Дура, чем ты можешь помочь живому, если сама мертвая! Что это даст?
   — Водитель! Не останавливайтесь! Неизвестно, что может случиться!
   — Она свихнулась, а нам потом отдувайся из-за нее!
   — Водитель! Притормозите, перед тем как начнет светиться обшивка автобуса! — только по ему одному известной причине решительно рас­порядился Антось неожиданно для самого себя. — Потом опять поедете. Откройте дверь. Мы прыгнем вдвоем.
   Водитель ничего не ответил, только посмотрел издали — со своего места — на Антося и женщину, переключил рычаг. Зеленая муть за окном постепенно превращалась в неровные пятна.
   Антось внимательно следил за полом. Когда сквозь него стало угадывать­ся шоссе, он сказал:
   — Открывайте дверь.
   — Меня подождите! — послышалось откуда-то сзади. Антось оглянул­ся — в глубине салона, уже совсем далеко от них, с места встал мальчик- инвалид.
   — Куда же ты, внучек? — с болью спросила бабушка.
   — Баб, так здесь же я могу на своих ногах! — весело и убедительно заго­ворил мальчик. — Ну, так отпусти меня побегать — я же никогда не бегал.
   — Беги, внучек, — бабушка встала, пропустила мальчика и перекрестила его. — Беги, мой родной, — и упала в кресло, а слезы катились из ее глаз, хоть старуха улыбалась.
   Мальчик добежал до Антося и женщины, которые уже стояли у открытой двери. Наверно, время еще больше сжалось, потому что ничего нельзя было разглядеть, только ощущалась огромная скорость автобуса. Сразу за порогом словно возникала стена — закаменелая, о которую непременно разобьешься.
   Ужас охватил Антося.
   — Стойте, идиоты! — откуда-то издалека закричал деловой мужчи­на. — Еще несколько минут терпения — и мы точно будем знать правду! Там же — неминуемая гибель! Вы просто исчезнете, как исчезал автобус! Время вернется на ноль — и мы вернемся назад! Я вам точно говорю! Как вы этого не понимаете? Остановитесь!
   Антось заколебался. Те же сомнения он увидел на лице женщины. Но потом его взгляд остановился на мальчике — и Антось решительно взял его за руку, вторую протянул женщине:
   — Давайте прыгнем вместе. Не бойтесь, боли никакой быть не должно. Дважды не умирают. Ну, на счет три: один, два, три!..
   Из сообщений СМИ:
   «Молния попала в автобус. Трагедия произошла на трассе в 11.25. Мощный разряд ударил в пассажирский автобус. Свидетели видели, как транспорт охватило голубое пламя, потом автобус на большой скоро­сти опрокинулся в кювет и трижды перевернулся. Из 18 пассажиров и водителя в живых осталось только трое: мужчина, женщина и мальчик десяти лет, которых по необъяснимой причине выбросило из салона. Они были найдены неподалеку от места происшествия. Теперь потерпевшие находятся в реанимации. По словам врачей, у них тяжелое, но стабиль­ное состояние».
   Перевод с белорусского Ирины КОЧЕТКОВОЙ.