Двое стояли на тракте, ждали попутную машину. А машин не было. Час назад проехали две груженые — не остановились. И больше не было. А через восемь часов — Новый год.
   Двое, отвернувшись от ветра, топтались на месте, хлопали рукавицами… Было морозно.
   — Кхах!.. Не могу больше, — сказал один. — Айда греться, ну ее к черту все. Что теперь, подыхать, что ли?
   Метрах в двухстах была чайная, туда они и направились.
   Впереди, припадая на одну ногу, шагал тот, который предложил идти греться. При своей хромоте он шел как-то очень аккуратно, ловко, ладно. Следом, заложив руки за спину, вышагивал мужик метра в два с лишним. Шагавший впереди то и дело оглядывался на тракт; второй сосредоточенно смотрел себе под ноги. Оба были из одной деревни, из Буланова, оба утром приехали в город по своим делам и договорились вместе уехать. Тот, что пониже, работал кладовщиком в Булановской РТС, другой — кузнецом в той же РТС. Кладовщика звали Павлом. Большого мужика — Федором.
   — Я думаю, их совсем седня не будет, — сказал Павел. — Под Новый год ни один дурак никуда не поедет.
   Федор промолчал.
   В чайной было тепло и пусто.
   Павел прошел к стойке. Федор для приличия обмахнул рукавицей валенки и тоже прошел к стойке.
   — Налей по сто пятьдесят, — сказал Павел.
   — Все еще не уехали? — без всякого интереса спросила буфетчица. (Они уже разок приходили греться.)
   — Не уехали. Новый год с тобой встречать будем. Согласная? — поинтересовался Павел.
   Молодая толстая буфетчица налила два по сто пятьдесят, отрезала два куска хлеба и только после этого ответила:
   — Много таких желающих найдется.
   Павел сдвинул шапку на затылок, весело посмотрел на буфетчицу, сказал неопределенно:
   — Да-а…
   Выпили. Присели к столику, молча ели хлеб, макая его в солонку.
   Вошел еще один посетитель, представительный мужчина в козлиной дохе, в новых негнущихся валенках, в папахе.
   Сказал громко:
   — С приближающимся! — У него, видно, было хорошее настроение.
   Никто ему не ответил.
   Мужчина подошел к стойке, расстегнул доху.
   — Сто грамм, голубушка, и чего-нибудь… — вытянул шею, разглядывая полки. — Чего-нибудь на зубок.
   Павел толкнул коленом Федора, показал глазами на представительного мужчину. Федор кивнул. Этого человека они знали. Жила в их деревне одинокая вдова Нюра Чалова, добрая, приветливая баба. И вот этот самый человек ездил к ней из города по праздникам и в выходные дни. В городе у него была семья, дети, двое, кажется. Нюра знала это, но почему-то отказать не могла — принимала. Все жалели Нюру, а этого гуся осуждали.
   Мужчина выпил водку, смачно крякнул и подсел с бутербродом к столику.
   — Тоже ехать?
   — Мгм.
   — Нету машин?
   — Мгм, — односложно отвечал Павел, в упор разглядывая мужчину.
   — А что делать?
   — ???
   — Черт… Мне надо срочно в Буланово добраться. Что же делать-то?
   Павел, продолжая нескромно разглядывать ухажера, спросил:
   — Что, живешь там?
   — Да нет… — Мужчине стало жарко, он приспустил с плеч доху. Павел увидел у него во внутренних карманах две бутылки водки. — В гости еду.
   — Понятно, — значительно сказал Павел.
   — Как же добираться-то будем? — сокрушался мужчина. — А вам не в Буланово?
   — Пешком, — решительно сказал Павел, отвлекаясь от ухажера. — Я думаю, надо идти, Федор. А то прокукуем тут… А?
   Федор задумчиво жевал.
   — Вы тоже в Буланово? — еще раз спросил мужчина. Опять ему не ответили.
   — Пойдем бором, часа через четыре дома будем. Дорогу я знаю.
   — Сколько километров? — все пытался влезть в разговор мужчина. И опять на него не обратили внимания.
   — Как, Федор?
   — Пошли. — Федор поднялся.
   — Так вы тоже в Буланово? Или куда?
   — В Буланово, — сердито ответил Павел.
   — Черт возьми совсем! — Мужчина потрогал в раздумье гладко выбритый, круглый, как пятка, подбородок. — Что же делать-то? Совсем не идут машины?
   — Попробуй подожди, может, тебе повезет.
   Павел с Федором пошли из чайной. Мужчина смотрел им вслед тоскливым взглядом.
   — К Нюрке опять собрался, — сказал Павел, когда вышли на улицу. — Водка в карманах… Гад.
   Федор сплюнул на снег, надвинул поглубже шапку.
   — Всыпать разок хорошенько — перестанет ходить, — сказал он. Помолчал и добавил: — Нюрку только жалко.
   — Она тоже хороша!.. Знает же, что у него семья, дети!..
   — Та-а… чо ты ее осуждаешь? Ихное дело… слабые они. А он, видно, приласкал.
   Отошли от чайной далеко уже, когда услышали сзади возглас:
   — Э-э!
   Их догонял ухажер.
   — Ты глянь! — изумился Павел. — Идти хочет.
   Федор ничего не сказал и не сбавил шага.
   — Пошли!.. Иду с вами! — объявил ухажер таким тоном, точно он кого-то очень обрадовал этим своим решением.
   Пошли втроем.
   Окраина городка точно вымерла. Злой ветер загнал все живое под крыши, к камелькам. Под ногами путников громко взыкала мерзлая дорога.
   — Я седня на заводе разговор слыхал: в девятьсот восьмом году не метеор в тайгу упал, а люди какие-то к нам прилетали. С другой планеты, — заговорил Павел, обращаясь к Федору.
   — Ерунда все это, — авторитетно заявил ухажер. — Фантазия.
   — Что-то у них испортилось, и произошел взрыв — малость не долетели, — продолжал Павел, не обращая внимания на замечания ухажера. — Как считаешь, Федор?
   — А я откуда знаю?
   — По-моему, люди были, — сам с собой стал рассуждать Павел. — Что-нибудь не рассчитали… Могло горючего не хватить.
   — Сказки, — уверенно сказал ухажер. — Народу лишь бы поболтать, выдумывают всякие теории.
   Павел обернулся к нему.
   — Есть поумнее нас с тобой. Понял?
   Ухажер не понял.
   — Ну и что?
   — А то, что не надо зря вякать. «Сказки»…
   Ухажер, глядя сверху на Павла, снисходительно усмехнулся.
   — Верь, верь, мне-то что.
   — Каждый из себя ученого корчит… — Павел сердито высморкался. — Расплодилось ученых: в собаку кинь — в ученого попадешь.
   Ухажер опять усмехнулся и посмотрел на Федора. И ничего не сказал. Замолчали. Под ногами тонко пела дорога: взык-взык, взык-взык… Ветер маленько поослаб.
 
 
   Вышли за город. Остановились закурить.
   — Теперь так: этот лесок пройдем, спустимся в лог, пройдем логом — ферма Светлоозерская будет. От той фермы дорога повернет вправо, к реке… Там пасека попадется. А там километров шесть — и Буланово, — объяснил Павел.
   Пошли.
   — А ты чего в городе делаешь? — спросил вдруг Федор, оглянувшись на ухажера.
   — Как?
   — Где работаешь-то?
   — А? По снабжению. — Ухажер расправил плечи, весело посмотрел вперед. Положительно у него были хороши дела. Он радовался предстоящей встрече.
   — Воруешь? — поинтересовался Павел.
   — Зачем? — Снабженец не обиделся. — Кто ворует, тот в тюрьме сидит. А я, как видишь, вольный человек.
   — Значит, умеешь.
   — А к кому в гости идешь? — опять спросил Федор.
   Снабженец ответил не сразу и неохотно.
   — Так… к знакомым.
   — Сколько ты, интересно, получаешь в месяц? — Павла взволновал вопрос: ворует этот человек или нет?
   — Девятьсот восемьдесят. По-старому конечно.
   — А семья какая?
   — Четверо со мной.
   — Жена работает?
   — Нет.
   — Давай считать, — зловеще сказал Павел. — Двое ребятешек — обуть, одеть: пару сот уходит в месяц? Уходит. Жена… тоже небось принарядиться любит: клади две сотни, а то и три. Пятьсот? Себе одеться — двести. Семьсот?.. А то и все девятьсот: выпить тоже, как видно, не за ворот льешь. Так? На пропитанье клади пять-шесть сот — сколько выходит? А ты одет-то вон как — одна доха небось тыщи две с половиной…
   — Две семьсот, — не без гордости поправил снабженец.
   — Вот!
   — Уметь надо жить, дорогой товарищ. А это последнее дело: увидел, что человек хорошо живет, — значит, ворует. Легче всего так рассуждать.
   — А где же ты берешь-то?!
   — Уметь надо, я говорю. И без воровства умные люди крепко живут. Голову надо иметь на плечах.
   Павел махнул рукой. И замолчал.
 
 
   Прошли лесок. Остановились еще закурить. — Половинку прошли, — сказал довольный Павел и похлопал себя руками по бокам. — Счас там пельмешки заворачивают!.. Водочка в сенцах стоит, зараза. С морозца-то так оно это дело пойдет! Люблю празднички, грешная душа.
   — А чего ты без жены в гости поехал? — спросил Федор, глядя на снабженца спокойно и презрительно.
   Тот нехорошо прищурился, окинул громадного Федора оценивающим взглядом, сказал резко:
   — А твое-то какое дело? — Он, видно, стал догадываться, куда клонит Федор. — Что тебе до моей жены?
   Федор и Павел удивленно посмотрели на своего попутчика: как-то он очень уж просто и глупо разозлился. Павел качнул головой.
   — Не глянется.
   — Мне до твоей жены нету, конечно, дела, — вяло согласился Федор. — Интересно просто.
   Пошли дальше.
   Прошли еще километра три-четыре, прошли лог, свернули вправо.
   Стало быстро темнеть. И вместе с темнотой неожиданно потеплело. Небо заволоклось низкими тучами. Подозрительно тихо сделалось.
   — Чувствуете, товарищи? — встревоженно сказал снабженец.
   — Чувствуем! — насмешливо откликнулся Павел; они с Федором шли впереди.
   Еще прошли немного.
   Федор остановился, выплюнул на снег окурок, спокойно, ни к кому не обращаясь, сказал:
   — Счас дунет.
   — Твою мать-то, — заругался снабженец и оглянулся кругом — было совсем темно. И все та же зловещая давила тишина.
   — Успеем, — сказал Павел. — Поднажмем малость.
   Федор двинулся вперед. За ним — Павел и снабженец.
   — А если не успеем? — спросил снабженец. — А?
   — Отстань, ну тя! — обозлился Павел. — Трухнул уже?
   Пошел снег. Поначалу сыпал сухой и мелкий, потом повалил густо, хлопьями. Все пространство от земли до неба наполнилось тихим шорохом.
   Так продолжалось недолго. Стал дергать нехолодный ветер, и с каждым разом порывы его крепчали.
   Через десять минут вверху загудело.
   — Так, — сказал снабженец, останавливаясь. Но оба его спутника молча продолжали идти вперед. Снабженец догнал их.
   Ветер сперва кружил: то в спину толкал, то с боков. Потом наладился встречный — в лоб. В ушах засвистело, в лицо полетели тысячи маленьких холодных пуль.
   Дорогу перемело; ноги то и дело вязли в сугробе. Павел раза три отбегал в сторону, пропадая во тьме. Появлялся и кричал бодро:
   — Верно идем!
   А идти становилось все труднее. Ветер ревел, бил людей холодными мокрыми ладонями, пытался свалить с ног. Вверху нечто безобразно огромное, сорвавшееся с цепей, бесновалось, рыдало, выло…
   Снабженец путался в длинной дохе, падал. Один раз упал и потерял рукавицу.
   — Э-э! — заорал он, ползая в снегу — Подождите!
   К нему подошел Федор. Долго вместе искали рукавицу. Нашли. Федор помог снабженцу подняться.
   Павел топтался на снегу кругами — хотел понять: на дороге они или сбились.
   — Где же пасека-то твоя?! — не скрывая раздражения, крикнул снабженец.
   — Будет и пасека! Все будет… — ответил Павел. — Терпение! — Он надолго пропал в темноте.
   Федор и снабженец стояли рядом, спинами к ветру.
   — Трепач он, — сказал снабженец.
   Федор повернул к нему голову.
   — Я говорю, сбился он! — повторил снабженец.
   Федор промолчал. Он знал это.
   Неожиданно рядом появился Павел.
   — Так, братики!.. — Он коротко и невесело хохотнул. — Маленько того… заблудились!
   — Как? — спросил снабженец.
   — Но я направление примерно знаю. Надо идти.
   — Как заблудились?! — опять спросил снабженец.
   — «Как! Как!» — озверел Павел. — Пасека должна быть, а ее нету, вот как! Заладил, блохастый!
   — Ты что, смеешься, что ли?
   — Пошли! — скомандовал Павел. — Главное, идти, не стоять. Я направление знаю: на ветер надо идти.
   Федор послушно двинулся вперед — на ветер.
   — Да куда идти?! Куда идти?! — перекрывая вой ветра, заорал снабженец. — Вы что, маленькие, что ли?!
   Ему не ответили. Двое удалялись от него. Он догнал их, схватился за полушубок Федора, быстро заговорил:
   — Надо счас в снег зарыться, переждать!.. Я слышал, так делают. Мы же пропадем иначе. Выбьемся из сил и пропадем! Он же не знает, куда идти!..
   Федор, не оборачиваясь, крикнул:
   — Ничо, шагай!
   С полчаса медленно, с отчаянным злым упорством шли навстречу ветру, проваливаясь по колено в снег.
   Ветер неистовствовал.
   Павел остановился наконец, долго соображал, бессмысленно вглядываясь в ревущую тьму.
   — Ну?! — крикнул Федор.
   — Придется выходить на тракт. На деревню можем не попасть — ни черта не видно! Сворачиваем! — распорядился он.
   — Сволочь! — громко сказал снабженец.
   Это услышали; Павел повернулся и пошел было к нему, но Федор подтолкнул его вперед.
   — Дерьмо собачье, — проворчал Павел.
   Опять трое, перегнувшись пополам, медленно побрели по целику. Ветер теперь бил слева. Еще прошло какое-то время.
   — Я больше не могу! — заявил снабженец. — Все!
   Остановились.
   — Как это не можешь? — спросил Павел.
   — Не могу! Ясно?.. — Снабженец глотнул ветра, закашлялся. — Надо же… кха-кха-кха!.. Надо ж понимать, идиоты! Никуда нам не выйти! — Он сел на снег и согнулся в новом приступе кашля. — Я зароюсь в снег и пережду.
   К нему подошел Павел. Склонился.
   — Идти надо, чего ты слюни-то распустил! Куда зароешься, дура сырая?.. Замерзнешь тут, как кочерыжка, и все. Он на сутки зарядил, не меньше. Идти надо!
   — Уйди от меня, трепач! — взвизгнул снабженец и заматерился.
   Павел облапил его, стал поднимать.
   — Пойде-ешь!.. Как Исусик пойдешь у меня, ухажер сучий. Я те зароюсь…
   Снабженец отчаянно упирался, хрипло, всхлипами дышал… Плюнул в лицо Павлу.
   — Гад! Завел!..
   Павел развернулся и навесил снабженцу в челюсть. Тот упал в снег. Федор, стоявший до этого в сторонке, подошел к ним, оттолкнул Павла. Взяв снабженца за грудки, поднял.
   — Кому сказано: идти! А то, если я разок вмажу, от тебя одна доха останется. Шагай!
   Снабженец покорно пошел.
   — Погоди, — сказал Федор. — Давай твою доху, а сам надевай мой полушубок — легче будет.
   Снабженец молча снял доху, надел легкий, удобный в ходьбе полушубок.
   Павел вышел вперед… И опять пошли.
   Часа в четыре ночи Павел остановился, расстегнул полушубок, вытряхнул из-за пазухи снег, сказал без особой радости:
   — Буланово — собак слышно. — Он устал смертельно.
   Постучались в крайнюю избу.
   Их спросили из-за двери, кто они, откуда… Павел назвал себя, Федора. Им сказали, что не знают таких. Павел заорал:
   — Вы что, с ума там посходили?! Люди подыхают, а они допрос учинили!
   — Вышибай дверь, — робко и устало посоветовал снабженец.
   Их впустили.
   В избе выяснилось: это не Буланово, а зверосовхоз «Маяк».
   Павел аж присвистнул.
   — Какого кругаля дали!
   Снабженец осторожно отряхивался у порога. Федор снял доху, повесил на стену. Снабженец снял ее, вынес в сенцы и там долго отряхивал с нее снег.
   — Водки теперь, конечно, не достать? — спросил Павел.
   — Какая водка! — воскликнул хозяин, зевая и кутаясь в одеяло — в избе выстыло. Из-за его спины выглядывала недовольная заспанная жена. — Я б счас сам с удовольствием похмелился.
   — Ну, нет так нет. На нет, говорят, и спроса нет, — грустно согласился Павел.
   Снабженец долго устраивал доху на вешалку, потом присел на припечье.
   — Давай спать, Федор, — сказал Павел. — Небось не простынем.
   Они расстелили на полу полушубки, легли, не раздеваясь.
   Хозяин дал им укрыться свой тулуп.
   Снабженец залез на печку.
   Погасили свет.
   — Стретили Новый год, — вздохнул Павел. — Язви тя в душу.
   Буран колотил по крыше дома. В печной трубе тоскливо завывало. Во дворе, под окнами, скулила собака. Громко хлопали ворота — когда входили, забыли их закрыть.
   — Ворота-то… черти вы такие, — сказал хозяин. — Расхлещет теперь.
   Пришельцы промолчали — никому не хотелось идти закрывать ворота.
   Минут десять лежали тихо.
   — Слышь, на печке! — строго сказал Павел. — У тебя есть водка. В карманах, в дохе. Я видел вчера. Мы же отдадим тебе…
   — Была, — откликнулся негромко снабженец. — Потерял я ее. Выронил.
   Павел повернулся на бок и затих.
   С печки послышалось ровное посапывание. Павел неслышно поднялся, подошел к дохе снабженца и стал шарить по карманам — искал водку. Водки действительно не было. В одном кармане он наткнулся на какой-то странный колючий предмет. Павел вытащил его, зажег спичку — то была маленькая капроновая елочка, увешанная крошечными игрушечками. Елочка была мокрая и изрядно помятая у основания. У крестовинки прикреплена бумажка, и на ней написано печатными буковками: «Нюсе, моей голубушке. От Мити».
   — Положь на место, — сказал вдруг снабженец с печки.
   Павел положил елочку в карман дохи, лег.
   — К Нюрке опять пошел? — спросил он.
   — Не твое дело.
   — «Митя», — передразнил Павел. — Какой же ты Митя? Ты уж, слава те Господи, целый Митька.
   — Огурцов Укроп Помидорыч, — зачем-то сказал Федор. И хмыкнул.
   — До чего ушлый народ! — возмутился Павел. — Залезет вот такой гад в душу с разными словами — и все, и полный хозяин там…
   — Пошли вы к черту! — громко сказал снабженец. — Чего вы злитесь-то, как собаки?
   — Да хватит вам, — заворчал хозяин. — Нашли время разговаривать. Дайте доспать нормально.
   Замолчали.
   Хозяин через три минуты захрапел.
   — А то злятся все, как собаки, — сказал снабженец с печки. — Не глянется, что лучше вас живу?
   Павел и Федор не сразу нашлись, что на это ответить.
   — Закрой варежку, — сказал наконец Павел. — Ворюга.
   — Ты меня поймал, чтоб так говорить? — повысил голос снабженец.
   Чувствовалось, что он привстал.
   — Я тебя по походке вижу.
   — Нет, ты поймал меня?
   — Сдался ты мне — ловить тебя. А от Нюрки тебя, поганца, отвадим, заранее говорю. Придешь седня, мы там поговорим.
   — Да какое ваше дело?! — почти закричал снабженец.
   Проснулся хозяин.
   — Ну, ребята, — сердито заговорил он, — пустил вас как добрых людей, так вы теперь соснуть не даете. Чего вы орете-то? Что, дня не хватает для разговоров ваших дурацких?
   Замолчали.
   Долго лежали так.
   — Как собаки накинутся… — шепотом сказал снабженец.
   — Гад, — тоже шепотом сказал Павел. — «Милой голубушке…» Голубчик нашелся. Я тя седня в деревне приголублю.
   Федор хохотнул в рукав.
   — Мужики, у вас совесть есть или нету? — совсем зло сказала хозяйка. — Вы что?!
   — Все, спим, — серьезно сказал Павел. — Давай спать, Федор.
   Скоро все заснули.
 
 
   К утру буран улегся.
   Павел с Федором проспали; снабженца в избе уже не было.
   — Ушел, — сказал хозяин.
   Выпили с хозяином две бутылки водки и пошли навеселе в Буланово.
   Двенадцать километров отшагали незаметно.
   В Буланове завернули еще в чайную, еще подкрепились… Совсем хорошо стало на душе.
   — Пошли к Нюрке зайдем? — предложил Павел. — Поглядим на их…
   — Пошли, — согласился Федор.
   — Мне все же охота поговорить с им, — не терпелось Павлу — Доху надел… Сука! А я полушубок не мог взять: по шестьдесят восемь рублей привозили, не мог занять ни у кого. А что я, хуже его работаю?! — Павел кричал и размахивал руками. — Что я, хуже его?!
   Федор молчал.
 
 
   Нюра ждала гостей… Только не этих. Сидела в прибранной избе — нарядная, хорошая. Стол был застелен камчатной скатертью; на нем стоял начищенный самовар — и все пока, больше ничего. В избе было празднично.
   — А где он? — сразу спросил Павел.
   — Кто?
   — Этот гусь… В дохе-то?
   Нюра покраснела.
   — Никого здесь нету. Вы чего?
   — Не пошел, — сказал Федор. — Он обратно в город уехал.
   — А-а… струсил! — Павел был доволен. Стал рассказывать Нюре: — Шли ночью с твоим… ухажером. Елочку тебе нес, гад такой. И главное, написал: «От голубчика Мити». Я говорю: если, говорю, я тебя еще раз увижу у Нюрки, ноги повыдергаю. Ты, говорю, недостойный ее! Ты же так ездишь — лишь бы время провести, а ей мужа надо. Да не такого мозгляка, а хорошего мужика! — Не замечал Павел, как меняется в лице Нюра, слушая его. — А ты гони его, если он еще придет! Гони метлой поганой! Митя мне, понимаешь…
   Федор смотрел на Нюру. Молчал.
   — Спасибо, Павел, — сказала Нюра.
   — Ты мне скажи, когда он придет…
   — Спасибо тебе. Позаботился. А то сидишь одна — и никому-то до тебя нету дела. А ты вот пришел… позаботился… — Нюра отвернулась к окну, кашлянула.
   — А чего? — не понял Павел.
   — Ничего. Спасибо… — Голос Нюры задрожал. Она вытерла уголком платка слезы.
   — Пошли, — сказал Федор.
   — А ты чего, Нюр? — все хотел понять Павел.
   — Пошли, — опять сказал Федор. И подтолкнул Павла к двери. Вышли.
   — А чего она?
   — Зря, — сказал Федор. — Не надо было.
   — Чего она, обиделась, что ли?
   Федор не ответил.
   — Ей же, понимаешь, делаешь лучше, она — в слезы. Бабье!
   — Трепесся много, — сказал Федор. — Как сорока на колу. У вас все в роду трепачи были. Балаболки.
   — А ты-то чо? — Павел приостановился от неожиданности.
   Федор как шагал, так продолжал шагать.
   — Федор! — крикнул Павел. — Пошли, у меня пара бутылок дома есть. Пошли?
   Федор свернул в свой переулок — не оглянулся.
   Павел постоял еще немного в раздумье. Плюнул в сердцах и тоже пошел домой.
   — Пошли вы все!.. Им же, понимаешь, лучше делаешь, а они… строют из себя. Я же виноват, понимаешь. Народ!