^
^

 

 

 

Спрятать опции

    Начало

    Установить закладку

+  Настройки
+  Оглавление
2%
>>

Энтони Капелла
Брачный офицер

ЧАСТЬ I

   Вызывает беспокойство рост заявлений со стороны офицерского и низшего состава о желании вступить в брак с итальянками. Командирам строжайше надлежит предпринять необходимые меры для предотвращения подобных браков.
Бюллетень Главного военного управления, № 3, Неаполь, 5 сентября 1944.

Глава 1

   В первый раз в жизни Ливия Пертини влюбилась в тот самый день, когда ее любимица, буйволица Пупетта, победила на конкурсе красоты.
   С незапамятных времен жители деревни Фишино в праздник урожая абрикосов устраивали не только состязание на самый вкусный абрикос, из тех, что зрели в многочисленных садиках, тянувшихся по склонам горы Везувия, но еще и конкурс на самую красивую девушку здешней округи. Соревнование по абрикосам бессменно проводил отец Ливии Нино, так как, казалось, именно у него, хозяина деревенской остерии, самый изысканный гастрономический вкус; главным же судьей конкурса красавиц был священник Дон Бернардо, потому что, считали все, мужчина, принявший обряд безбрачия, как раз и может внести должную объективность в подобное мероприятие.
   В сравнении с абрикосовым соревнованием конкурс красавиц обычно проводился с меньшим азартом. Отчасти, возможно, потому, что тут обходилось без подкупа, взяток или кражи из чужого сада, постоянно случавшихся при абрикосовом конкурсе. Но еще и потому, что почти все деревенские девушки были сплошь темноволосые, с оливковой кожей и округлыми формами, что немудрено при здешней жизни на свежем воздухе и постоянном употреблении пасты. Потому определить, в которой из девиц означенные черты слились в наиболее привлекательном виде, особого труда не составляло. С абрикосами же дело обстояло совсем иначе. При каждом извержении Везувий покрывал свои склоны плотным слоем превосходного натурального удобрения — поташа. Выходило, будто сама гора способствует возникновению многих плодов и овощей, каких больше нигде во всей Италии не найдешь, а значит и расцвету кулинарного искусства, что с лихвой окупало ущерб от бедствий, случавшихся время от времени в этой местности. Появились новые разновидности абрикосов — тугощекие «Cafona», сочные «Palummella», сладкие с горчинкой «Boccuccia liscia», похожие на персик «Pellecchiella» и — с колючей кожицей, притом необыкновенно сочные — «Spinosa». Каждый сорт имел своих горячих поборников, и суждения вокруг достойнейшего вызывали, пожалуй, ничуть не меньше горячих дебатов, чем случалось при выборе крестьянина, взрастившего самый лучший плод.
   Ливия ушла с головой в работу, ей было вовсе не до этих состязаний. Любой праздник для маленькой остерии означал, что приготовление обеда в этот день требует времени много больше, чем обычно. Поднявшись до рассвета, Ливия и ее сестра Мариза готовили посуду, чтобы потом выставить на столики, тянувшиеся по всей длине террасы, укрытой от нещадного полуденного солнца оплетавшим ее виноградом. Да и вообще Ливия косо смотрела на эти конкурсы: в смысле абрикосов — тут, как говорится, на вкус, на цвет… Что до отбора красавиц — девчонки в деревне всем известны. Уже заранее все знали, что победу присудят кому-нибудь из сестер Фарелли, и ей, Ливии, незачем выставляться и позориться на радость победительнице. Словом, в то время как односельчане, сойдясь на площади, спорили, подбадривали участвующих, шикали, били в ладоши, Ливия, сосредоточившись на приготовлении закусок, проворно уворачивала burrata в свежие листья асфоделя.[1]
   — Эй! — выкрикнул юношеский голос из помещения, служившего одновременно и баром, и залом. — Есть кто-нибудь?
   Руки Ливии были облеплены влажной бурратой вперемешку с обрезками листьев.
   — Нету! — выкрикнула она.
   После короткой паузы голос произнес:
   — Ты, верно, ангел или святой дух? Раз никого нет, кто ж отвечает?
   Ливия скорчила гримасу. Шельма, остряк!
   — Обслуживать некому. Я занята.
   — Так сильно занята, что не подашь и стакана limoncello изнывающему жаждой солдату?
   — Именно, — отрезала Ливия. — Сам себе налей, а деньги положи на стойку. Все кладут.
   Снова пауза.
   — А если обману, оставлю меньше?
   — Нашлю на тебя порчу, мало не покажется. На твоем месте рисковать бы не стала.
   Послышался звук откупориваемой бутылки, затем бульканье щедро наполнявшей стакан крепкой отцовской лимонной наливки. В кухню заглянул парень в солдатской форме. В одной руке наполненный стакан, в другой монеты.
   — Решил, положу я денежки на стойку, как вдруг заявится какой-нибудь мерзавец и стянет, а ты подумаешь, будто это я тебя надул, тогда уж мне впрямь не поздоровится, страшно представить. Уж лучше, думаю, сам отдам.
   — Вон туда клади! — Ливия ткнула локтем в сторону комода.
   Но заметила, что парень очень даже хорош собой. Недавно введенная Муссолини ладная черная форма красиво подчеркивала стройный торс и широкие плечи. Карие глаза насмешливо сверкали из-под солдатской пилотки, щеголевато заломленной на густых кудрях.
   Оливковая кожа, белоснежные зубы и лукаво-самоуверенный прищур дополняли общее впечатление. Pappagallo, презрительно окрестила его про себя Ливия. Попугай. Так у них называли молодых парней, вечно мнивших себя красавцами и выставлявшихся перед девчонками.
   — Что ж ты тут делаешь? — спросил парень, опершись о комод и не сводя с нее глаз. — Я думал, все должны быть на площади.
   — Святая Чечилия, помоги ему!
   — С чего это? — удивился он.
   — С того, что ты, видно, слаб на глаза. Или умом не вышел. Не видишь, чем я занята?
   Такой резкий отпор мог бы в момент отвадить нежелательного посетителя, но юный солдат, как видно, был не слабого десятка.
   — Ну, как же, вижу, стряпаешь.
   — Глядите-ка! — презрительно бросила она. — Святая все же сотворила чудо. Теперь убирайся, ты исцелен.
   — Знаешь что, — сказал парень, переступив с ноги на ногу и отхлебнув из стакана, — а ты гораздо красивей, чем девчонки на конкурсе.
   Ливия пропустила комплимент мимо ушей.
   — Вот зачем пожаловал. Ясное дело! Потянуло на красивых девчонок поглазеть.
   — Если честно, это мой приятель Альдо сюда рвался. Да у вас и смотреть-то больше не на что. Наш гарнизон стоит в Toppe Эль Греко.
   — Значит, ты фашист? — холодно спросила Ливия.
   Парень замотал головой:
   — Обыкновенный солдат. Охота на мир посмотреть. А то жить всю жизнь в Неаполе — скука смертная.
   — Ну и вали, смотри себе, только дверь с той стороны закрой. Недосуг мне с тобой болтать. — Ливия заворачивала шарики бурраты в листья асфоделя, сплетая листья так, чтобы получалось подобие корзиночки для сыра.
   Красавец не сдавался.
   — А ты грубая, — добродушно сказал он.
   — Грубая — не грубая, дел полно.
   — Тебе дела для разговора не помеха, — заметил он. — Вон, ты уж, смотрю, целую дюжину навертела. Я, например, мог бы относить заполненные тарелки и приносить чистые. — В подтверждение парень потянулся к тарелкам. — Заметь, стараюсь тебе помочь!
   — Пока только мешаешь. Эти тарелки надо отнести на другой столик.
   — Ладно, давай договоримся, — сказал он. — Я уйду, если ты меня поцелуешь.
   Ливия возмущенно вскинулась:
   — Quanne piscia 'a gallina, cazzo![2] Уж этого не дождешься, придурок! Убирайся сию же минуту!
   — Я же от чистого сердца, — не унимался парень. — Понимаешь, я в тебя влюбился. Как же не поцеловать девушку, если влюбился?
   Ливия с трудом смогла сдержать улыбку. Но тотчас вновь ее лицо сделалось строгим.
   — Нечего зря языком молоть! Мы друг друга и знать-то не знаем.
   — Легко поправимо. Меня звать Энцо. А тебя…
   — Занята я! — выпалила она.
   — Очень рад познакомиться, Занятая! Теперь поцелуешь меня?
   — Нет!
   Уже покончив с закусками, Ливия принялась нарезать лимоны для friarelli, горьковатой разновидности брокколи.
   — Тогда я это себе воображу. — Парень откинул голову назад и прикрыл глаза. На губах заиграла улыбка. — У-у-у-м-м, — мечтательно протянул он. — Знаешь, Занятая, а ты отлично целуешься. У-м-м-м… Давай-ка еще разок!
   — А не больно? — ехидно заметила Ливия.
   — Больно? Почему?
   — Да я себе вообразила, будто двинула тебе коленкой по coglioni…[3]
   Схватившись руками между ног, Энцо повалился на пол.
   — Ой-ой-ой! Что наделала! Теперь нам с тобой уже ни за что не сотворить пару дюжин красивых bambini,[4] а я так об этом мечтал.
   — Поднимайся! — со смехом сказала Ливия. — И выметайся вон. Мне воду из пасты сливать надо.
   Парень вскочил на ноги:
   — Ты скажи, Занятая, есть у тебя парень? Может, я время зря теряю?
   — На один вопрос отвечу «нет», — отозвалась она, — на другой «да».
   Он слегка насупился, осмысливая ответ, потом, тряхнув головой, сказал:
   — Сомнительно. Ну да ладно: мне и одного «да» хватит. — И тут, внезапно вскрикнув, парень отпрянул от окна. — Что за дьявольщина, кто это?
   Заслышав в кухне незнакомый голос, Пупетта просунула морду в окно, чтобы разобраться что да как. Голова у нее была, прямо скажем, прегромадная. Голову венчали два массивных рога, закрученные назад, как ручки велосипедного руля. Рога были расставлены широко, в окно не пролезали, но Пупетта уже давно исхитрилась просовываться сначала одним рогом, потом другим. И этот-то рог как раз и подцепил пилотку Энцо. Солдат в ужасе уставился через плечо на чудовище.
   — Это Пупетта, — сказала Ливия и протянула руку, чтобы ласково потрепать по массивному лбу буйволицы и одновременно вызволить пилотку. — Что, буйволов никогда не видел?
   Энцо замотал головой:
   — Только издалека… Говорю же, я из Неаполя! В больших городах буйволов не бывает.
   Забрав пилотку, он приладил ее Пупетте на лоб, на котором пилотка казалась уморительно крошечной, и шутливо отдал буйволице честь.
   — Вот и выходит, никак нам с тобой не пожениться и не заиметь желанных тебе бамбини. Пупетту я ни за что не брошу.
   — Гм! — Энцо почесал в затылке. — Раз так, — сказал он, обращаясь к Пупетте, — придется тебе стать первой буйволицей в городе Неаполе.
   Внезапно согнав с лица улыбку, Ливия отрезала:
   — Ну все, кончай болтовню. Ты — солдат, вот и валяй, глазей на мир.
   — Так это ж не надолго. Возвращусь, и будут у нас бамбини. Ну и, конечно, bufale,[5] — поспешно добавил он.
   — А если придется воевать?
   — Да разве мы воюем! — небрежно бросил парень. — Маршируем с грозным видом и только.
   Раздался бой часов, Ливия кинулась к плите.
   — Гляди, что ты натворил! Скоро обед, а у меня ничего не готово! Отец меня убьет.
   — Ты же меня не поцеловала! — запротестовал парень.
   — Обойдешься, — отрезала Ливия, вытаскивая из шкафа кастрюли. — Но если хочешь, можешь попозже зайти, угощу кофе.
   В восторге он щелкнул пальцами:
   — Я знал, я знал!
   — Только без глупостей, — предупредила она, — не то я и в самом деле засвечу тебе промеж ног коленкой. У меня богатый опыт.
   — Что ты! За кого ты меня принимаешь! — Допив стакан, парень поставил его в раковину. — Кстати, лимончелло у вас отличный.


  >>